Истории конкурсного бального танца нет еще и века. История Танца уходит в туманную глубь веков. О том, каким был танец, например, в шестнадцатом столетии, мы можем сегодня судить лишь по немногочисленным хореографическим трактатам, запылившимся в архивах библиотек. Но можно взглянуть и в другое зеркало – зеркало классической литературы. Оно, конечно, немного искажает реальность, но и в нем порой мелькнет чуть затуманившийся образ старинного вальса.
На протяжении всей человеческой истории люди танцевали. Танцевали на улицах и площадях, танцевали в театре, в светских салонах, танцевали даже в кафедральных соборах и монастырях. Многие из популярных некогда танцев канули в Лету, многие оставили после себя лишь названия, или в лучшем случае - изображения отдельных фигур.
Эта ситуация изменилась лишь в 15-16 веке, когда, наконец, появились первые трактаты о танцах. Их авторами были (и кто бы сомневался!) итальянцы и французы.
Популярность танца в Европе в это время так высока, что испанец Лопе де Вега посвящает этой теме целую комедию. Уже в 1593 году главный герой пьесы 'Учитель танцев' отстаивает позицию, что танцы – совсем не низкое ремесло, а самое, что ни на есть достойное занятие. Достойное, к слову сказать, не только дворянина, но даже особы королевской крови:
Позволь: Быть маляром или шить платье,
Вот это - низкое занятье,
Но сам державный наш король
Обязан знать искусство танцев,
И не ремесленник же тот,
Кто грацию преподает
Любимый, лучший дар испанцев!
Ему вторит и главная героиня пьесы Лопе де Вега – очаровательная, но решительная Флорела:
Не стану от тебя скрывать:
Я к танцам прямо страсть питаю,
А где такое чувство есть,
Ничто не может надоесть.
Мне кажется, что я летаю!
Однако у Лопе де Вега танец все - таки остается метафорой любви. Осваивая 'реверансы' и 'повороты', Флорела всерьез влюбляется в своего учителя. К всеобщему счастью, он не только умеет танцевать, но и оказывается потомком очень знатного дворянского рода, поэтому никаких препятствий для брака у этой влюбленной пары нет.
Ничего необычного в танцующей особе королевской крови не видели и во Франции 17 века. Людовик 14, обожавший роскошные празднества, двадцать лет подряд выходит на сцену в придворных балетах вместе с лучшими танцорами, нередко исполняя партии богов - Юпитера или лучезарного Аполлона. Неудивительно, что с такой государственной поддержкой искусство Терпсихоры вскоре расцветает пышным цветом: Король-Солнце издает указ о создании Парижской Академии танца, которую возглавляет его собственный учитель – известный хореограф Луи Бошан.
Специально для придворных представлений создают жанр комедии-балета драматург Жан-Батист Мольер и композитор Жан Батист Люлли. Самым знаменитым образцом этого жанра становится комедия 'Мещанин во дворянстве'. Герой пьесы Мольера – буржуа Журден страстно мечтает приобрести светские манеры аристократа. А какой же аристократ во времена Людовика не умеет танцевать менуэт? 'Ла-ла-ла. Пожалуйста, в такт. Ла-ла-ла, ла-ла. Колени не гнуть. Ла-ла-ла. Плечами не дергать. Ла-ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла. Не растопыривать рук. Ла-ла-ла, ла-ла. Голову выше. Носки держать врозь. Ла-ла-ла. Корпус прямей' - так наставляет учитель танца незадачливого ученика. Несмотря на всю пародийность ситуации, трудно поспорить с тем, что некоторые из этих рекомендаций не устарели до сих пор.
Если 17 век был веком плавного менуэта, то век 19-й прошел под знаком стремительного вальса. Успех к вальсу пришел не без помощи литературы. Произошло это еще в конце 18 века, когда великий немец Гете легким росчерком своего пера описал вальс в своем романе 'Страдания юного Вертера'. Сам переживший страстную влюбленность к невесте друга, в 1774 году молодой Гете пишет эпистолярный роман о чувстве неразделенной любви.
В 'Страданиях юного Вертера' буквально с первых страниц образ танца и образ любви неразрывно связаны. Впечатлительный Вертер уже при первой встрече любуется Лоттой в танце: 'Надо только посмотреть, как она танцует! Видишь ли, она всем сердцем, всей душой отдается танцу, все движения ее так гармоничны, так беспечны, так непринужденны, как будто в этом для нее все, как будто она больше ни о чем не думает, ничего не чувствует, и, конечно же, в те минуты все остальное не существует для нее'.
Однако ему удается не только полюбоваться ее танцем, но и потанцевать с ней вальс – самый откровенный танец того времени. Несмотря на то, что обычно вальс исполнялся на балах с постоянным кавалером, Лотта предлагает станцевать этот танец Вертеру: 'Когда же все пары закружились в вальсе, поднялась сутолока, потому что мало кто умеет вальсировать. Мы благоразумно подождали, чтобы наплясались остальные, и когда самые неумелые очистили место, вступили мы... Никогда еще не двигался я так свободно. Я не чувствовал собственного тела. Подумай, Вильгельм, - держать в своих объятиях прелестнейшую девушку, точно вихрь носиться с ней, ничего не видя вокруг и... Однако, сознаюсь тебе, я поклялся мысленно, что никогда, ни за какие блага в мире не позволил бы своей любимой, своей невесте, вальсировать с другим мужчиной'.
Однако это счастье кратковременно: в разгар танца Лотта довольно серьезно говорит партнеру о том, что 'почти помолвлена' с другим молодым человеком. Вертер тут же теряется, смущается и путает порядок фигур. Как будто в унисон этой фразе, их танец прерывает сильная гроза: она заглушает музыку и разрушает стройные ряды танцующих. Прерванный танец в романе - как предчувствие дальнейшей развязки: Лотта становится женой другого, а Вертер в финале романа уходит из жизни.
Однако трагическая история героя не заканчивается только на страницах романа. Магия текста настолько сильна, что в Германии и Франции не только начинают одеваться в синие фраки с желтыми жилетами (на манер Вертера) и танцевать вальсы, в подражание герою Гете по стране буквально прокатывается волна самоубийств. Сам Гете удивлен и расстроен такими последствиями, с трудом возвращается к роману и мрачно шутит: 'Я исправляю Вертера и нахожу, что автор сделал глупость, не застрелившись по окончании этой вещи'.
А вальс тем временем продолжает свое триумфальное шествие по Европе. Немецкий вальс (от нем. 'walzen' – кружиться) непохож на чопорные танцы, принятые в светском обществе. О вальсе шумят критики, о вальсе шепчутся в гостиных, вальс запрещают, но не танцевать его уже не могут.
Не остаются в стороне и литераторы. Как ни странно, ярым противником вальса становится и Джордж Гордон Байрон, сам отнюдь не отличавшийся высокоморальным поведением. Байрон, у которого было бессчетное количество возлюбленных и любовниц (английского поэта даже подозревали в связи с единокровной сестрой Августой) решительно ополчился на 'искрометный', 'лихой', 'в грехе зачатый' вальс. Неизвестно, была ли тому поводом его собственная врожденная хромота или какие-то другие причины, но в 1812 году английский поэт пишет небольшую сатирическую поэму 'Вальс'. Не без едкой иронии рассказывает Байрон о том, как 'вальс очаровательный, на цыпочках, походкой зажигательной' пересекает границы, покоряя Москву и Лондон. Что же смущает Байрона в вальсе? В английском бунтаре неожиданно просыпается английский консерватор, который то ли с насмешкой, то ли с чуть уловимой нотой восхищения следит за танцующими:
Рука партнера может очень лихо
Украдкой проскользнуть под вырез лифа,
Иль беспрепятственно погладить талию,
Иль... помолчим мы скромно... и так далее.
А дама может ручкою своею
Партнеру сжать плечо и даже шею.
О, как они изысканно скользят
Лицом к лицу, встречая взглядом взгляд
Однако то, что в 1812-м возмущает англичанина Байрона, уже в 1835-м приводит в невероятный восторг француза Мюссе: 'Не успел я войти, как вихрь вальса увлек меня. Это чудесное физическое упражнение всегда меня восхищало. Я не знаю другого танца, который во всех своих деталях был бы исполнен такого благородства, был бы более достоин молодости и красоты танцующей пары. Все танцы по сравнению с ним нелепая условность и предлог для пустой болтовни. Полчаса держать женщину в объятиях и увлекать ее за собой, трепещущую помимо ее воли, увлекать так, что нельзя сказать с уверенностью, оберегаете вы ее или совершаете над ней насилие, - это, право же, значит в какой-то степени обладать ею. Некоторые отдаются при этом с такой сладострастной стыдливостью, с таким нежным и чистым самозабвением, что вы не знаете, находясь рядом с ними, что вы ощущаете - страх или желание, не знаете, прижимая их к сердцу, замрете ли вы от наслаждения или сломаете их, как хрупкие стебли тростника. Должно быть, Германия, придумавшая этот танец, - страна, где умеют любить'. Однако магия танца обманчива, итальянка Марко, которая буквально покоряет героя своим вальсом, при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь прекрасной статуей, бесчувственной и бездушной куклой.
Опьяненная роскошью обстановки и кружением вальса, долго не сможет забыть свой первый бал и романтически настроенная героиня Флобера. Эмма Бовари не умеет танцевать вальс, но все-таки принимает приглашение на танец:
'Начали они медленно, потом стали двигаться быстрее. Они сами вертелись, и все вертелось вокруг них, словно диск на оси: лампы, мебель, панель, паркет.
У дверей край платья Эммы порхнул по его панталонам; они касались друг друга коленями; он смотрел на нее сверху вниз, она поднимала на него глаза; на нее вдруг нашел столбняк, она остановилась. Потом они начали снова; все ускоряя темп, виконт увлек ее в самый конец залы, и там она, запыхавшись и чуть не упав, на мгновение склонила голову ему на грудь. А затем, все еще кружа ее, но уже не так быстро, он доставил ее на место: она запрокинула голову, прислонилась к стене и прикрыла рукой глаза'.
Открыв глаза, Эмма видит, как ее недавний партнер танцует с другой: 'Виконт и его дама то удалялись, то приближались; у нее корпус был неподвижен, подбородок чуть чуть опущен, а он, танцуя, сохранял одно и то же положение: держался прямо, линия рук у него была округлена, голова вздернута. Вот эта его дама умела вальсировать!'. В память о виконте фантазерка Эмма еще долго будет хранить у себя в шкафу шелковый зеленый портсигар.
Каждой эпохе – свой танец и своя музыка. В 20 веке на авансцену истории уверенной походкой выходят американский джаз и американский фокстрот. Законодательница мод - Европа, поглощенная первой мировой войной, уступает место танцевальной Мекки Америке. Из-за океанского далека в 20-е годы на европейские площадки проникают уанстеп, фокстрот и шимми. Именно модному тогда фокстроту учится и одинокий герой романа 'Степной Волк' - Гарри Галлер.
Его прекрасная учительница - Гермина строго выговаривает своему ученику: 'Погоди, - воскликнула она, - погоди! Значит, ты не умеешь танцевать? Вообще не умеешь? Даже уанстеп? И при этом ты утверждаешь, что невесть как заботился о жизни? Да ты же соврал. Ай-ай-ай, в твоем возрасте пора бы не врать. Как ты смеешь говорить, что заботился о жизни, если даже танцевать-то не хочешь? ... Спорю, что ты десять или двенадцать лет просидел в школе, а потом еще, пожалуй, учился в университете и даже, может быть, именуешься доктором и знаешь китайский или испанский. Или нет? Ну, вот. Но самой малости времени и денег на несколько уроков танцев у тебя не нашлось! Эх, ты!'.
Теперь, чтобы узнать жизнь во всей ее полноте, Гарри приходится погрузиться с головой в незнакомый и чуждый ему мир танца: 'И тут началось мое ученье. Она поставила фокстрот, показала мне первые па, взяла мою руку и стала меня водить. Я послушно топтался с ней, задевая стулья, подчинялся ее приказам, не понимал ее, наступал ей на ноги и был столь же неуклюж, сколь и усерден. После второго танца она бросилась на диван и засмеялась, как ребенок.
- Боже, до чего ты неповоротлив! Ходи просто, как будто гуляешь! Напрягаться совсем не нужно... Пойми, танцевать, если умеешь, так же просто, как думать, а научиться танцевать гораздо легче'.
Но Гарри не готов сразу поверить в то, что ему дано танцевать: ведь у него никогда не было таких необходимых для этого качеств, как 'веселость, невинность, легкомыслие, задор'. Однако жизнь подтверждает правоту Гермины. Уже на втором уроке Гарри осваивает фокстрот и, теперь, пройдя первое посвящение, он может выйти в свет и танцевать с другой партнершей - Марией. 'Танцевала она превосходно, я вошел во вкус и на время забыл все преподанные мне правила танцев, я просто плыл вместе с ней,... Крепко держа правую руку на ее талии, я блаженно и рьяно слушался движений ее ног, ее рук, ее плеч, я ни разу, к своему удивлению, не наступил ей на ноги, и когда музыка кончилась, мы оба остановились и хлопали в ладоши, пока опять не заиграли, а потом я еще раз, рьяно, влюбленно и благоговейно, исполнил этот обряд'.
Танец не только помогает герою понять, что 'женские ножки - это не ножки стола', он позволяет ему вырваться из замкнутого круга одиночества: 'В ту зиму мир был завоеван одним новым танцем, фокстротом под названием 'Томление'. Это 'Томление' игралось не раз и не переставало пользоваться спросом, мы все проникались и опьянялись им, все напевали его мелодию, вторя оркестру. Я танцевал непрерывно, танцевал с каждой женщиной, которая оказывалась на моем пути, с совсем юными девушками, с цветущими молодыми женщинами, с по-летнему зрелыми, с печально отцветшими - восхищаясь всеми, смеясь, ликуя, сияя'.
Танцы помогают открыть в себе что-то новое не только вымышленному герою 'Степного волка'. Зимой 1926–го на ночных балах - маскарадах Цюриха нередко можно встретить и его автора - Германа Гессе. Чтобы преодолеть душевный кризис, 49-летний писатель общается с психоаналитиком И.Лангом и берет уроки танца у Юлии Лауби-Онеггер. Можно лишь предполагать, как это помогает автору Гарри Галлера. Сам же Гессе утверждает: как бы читатель не понял довольно личную историю его романа, это была не только история болезни, но и история 'исцеления'.
Постскриптум:
Зеркало литературы – всегда чуть кривое зеркало. Однако и в него интересно порой взглянуть, чтобы посмотреть на привычные вещи с другого ракурса. И еще не раз убедиться, что и в литературе у танца – ничуть не меньше ликов, чем в жизни.