Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко показал «Вечер балетов Фредерика Аштона».

Труппа на Большой Дмитровке продолжает осваивать мировую классику по пути, проторенному прежним руководством, перешедшим на главную сцену страны. Худрук балета Игорь Зеленский явно предпочитает удерживать завоеванные позиции, кроме, может быть, авангардных, — еще недавно театр приглашал хореографов, чьи имена звучали музыкой далеких сфер, и отваживался на смелые эксперименты. Теперь — опора на безусловные раритеты.

Предыдущий сезон станиславцы завершили триптихом американца Джерома Роббинса, нынешний стартовал тремя одноактовками англичанина Фредерика Аштона. Эстет, ценитель красоты и романтик, Аштон создал в английском балете классический стиль — аристократичный и легкий, сдержанный и чувственный, строгий и сентиментальный, пунктуальный и слащавый одновременно. Противоположности сочетаются в танцевальной речи хореографа в непривычных пропорциях, и мера их взаимодействия постигается профессионалами на школьном, танцевально-генетическом уровне. Потому Аштона никто лучше воспитанников Королевского балета не исполняет.

Московский вечер английского классика включает российские премьеры двух его опусов — «Рапсодии» и «Вальса». К ним добавили танцпьесу «Маргарита и Арман», прописавшуюся в афише Музтеатра несколько лет назад. «Рапсодии» уже за тридцать пять, Аштон ставил ее на музыку Сергея Рахманинова («Рапсодия на тему Паганини») специально для Михаила Барышникова. Учитывал сверхъестественные возможности «великолепного Миши», подпав под обаяние русской страсти и затаенной энергии артиста. Спектакль Аштона, в отличие от постановки Леонида Лавровского — более раннего сочинения на ту же тему, — не о муках творчества и не о противоречиях, снедающих душу великого скрипача. Намек на виртуозность Паганини считывается разве что в сумасшедших вращениях и буйных прыжках, коими изобилует партия. В исполнении харизматика Сергея Полунина роль бликует разными оттенками. Кстати, в интервью нашей газете Сергей называл «Рапсодию» в числе трех самых любимых своих партий в «Ковент-Гарден», где он был самым молодым премьером за всю историю Королевского балета. В Москве Полунин вдохнул в бессюжетный праздник танца Аштона «паганиниевские» искушения и славянскую открытость. Взмахивая воображаемым смычком, он с драматическим посылом ищет вдохновения, выплескивает эмоции, словно пытается что-то доказать невидимому оппоненту. Его поэтической музой стала Ксения Рыжкова, чье тело то замирает в неподвижности, то склоняется, как под порывами ветра. Легкие ноги балерины безошибочно вторят быстрым рахманиновским пассажам. Ведущему дуэту радостно аккомпанируют шесть пар — не всегда филигранно по технике, но не сбиваясь в проведении хореографических мелодий и не путаясь в лабиринтах стремительных перестроений.

Вторая зарисовка — «Вальс» Мориса Равеля — длится менее четверти часа. Когда-то музыку заказал Сергей Дягилев, но так ею и не воспользовался. Позже «Вальс» поставила Бронислава Нижинская для труппы Иды Рубинштейн, где работал молодой танцовщик Фредерик Аштон. В 1947 году его вдохновили строки композитора: «Я задумал этот «Вальс» как апофеоз венского вальса, который смешивается в моем представлении с ощущением фантастического и фатального вихря». Так и поставлено. В качестве антуража — люстры и канделябры. Кавалеры во фраках легко вращают и подбрасывают дам в пышных юбках — все напоминает о нестрогих вкусах кабаре. Многолюдному, однообразному и слегка гламурному танцу явно тесно на сценических подмостках. Запоминается не сам вальс, а первая и финальная картины спектакля. Открывается занавес — за тюлем застыли фигуры, словно написанные легкой кистью импрессиониста. Через мгновение их захватят волны музыки и света, поток окажется бесконечным, и все тот же занавес скроет от публики круговерть «фатального вихря».

После этого соло и дуэты «Маргариты и Армана» кажутся почти замедленной съемкой. Спектакль был сочинен Аштоном для английской звезды Марго Фонтейн и Рудольфа Нуреева. Тогда, в 1963-м, 44-летняя прима собиралась попрощаться с публикой, но встреча с «летающим татарином» из России (он был моложе на неполных два десятка лет) заставила ее остаться на сцене. Для нежной Фонтейн и «необъезженного дикаря», да еще с таким возрастным люфтом, нужен был материал особый. И Аштон скрестил страстные мелодии Листа с чувственной мелодрамой Дюма-сына, чья «Дама с камелиями» оказалась попаданием в цель: очевидцы заходились в восторгах, а хореограф никому, кроме своих любимцев, не позволял исполнять «Маргариту и Армана». И только спустя почти три десятилетия Маргариту станцевала Сильви Гиллем. Лет семь назад роль французской куртизанки исполнила Нина Ананиашвили. В вечер премьеры 52-летняя экс-прима Большого, ныне — худрук Тбилисского театра оперы и балета имени Палиашвили, впервые вышла на сцену Музтеатра. Ее «молодым любовником» стал 25-летний Сергей Полунин. Разница в возрасте осталась соблюдена, что чрезвычайно важно для спектакля и не дает ему превратиться в слезливую жеманную историю. Героиня Ананиашвили — опытная содержанка — на закате своей женской судьбы встречает ту самую единственную любовь, что не всегда и не ко всем приходит. В четырех коротких сценах спектакля трепетно и человечески правдиво проживает она знакомство, страсть, разрыв, прощение и смерть на руках любимого. Сергей Полунин отважился на такое буйство чувств, каких от него раньше трудно было ждать. Он и стал главным героем премьеры, примерив на себя роли двух гениальных беглецов — Барышникова и Нуреева. Обе пришлись впору.